— Шарф! Это же готовый потрясающий шарф. Представь, как это будет смотреться на ткани. Рельефы, переливы… – я вожу рукой по картине, чувствуя текстуру, напоминающую вулканические скалы.
Насыщенные оттенки синего завораживают. «Вибрации Вселенной», сотворенные человеком, который вмещает в себе Вселенную. Воображение несет дальше, и я уже вижу себя закутанной в сумрачно-голубой шелк. Я кручусь перед картиной, как перед зеркалом, взахлеб рассказывая про мир серых пиджаков под серым небом Лондона, про стеклянные небоскребы и деловые встречи, про мир, в который так хочется добавить немного цвета, яркости и женственности.
Арарат внимательно слушает, немного недоуменно, но с любопытством. Потом улыбается и произносит только одно слово:
— Попробуй!
Теперь недоумеваю я. Он серьезно?
Мы стоим в мастерской Арарата, моего дяди, в маленьком французском городке Эльн недалеко от границы с Испанией. У него на руках мой 8-ми месячный сын. Мы прилетели из Лондона только вчера, а он уже доверчиво уцепился за дядину шею. На полке среди кистей и красок стоит маленькая пластиковая свинка. Она совсем нездешняя. Я улыбаюсь. 30 лет назад в маленьком городке в Армении я так же цеплялась за дядю. Он уезжал, и я не желала его отпускать. Свинка была моей любимой игрушкой, и я попросила ее присмотреть за дядей в новой жизни. И вот она здесь, потрепанная, исцарапанная, но повидавшая мир.
Тогда я об этом не знала, но в тот день Арарат уезжал воплощать мечту — мечту быть художником. Ему было почти 30. Этой мечтой он поделился с родными еще маленьким ребенком, но получил жесткий отпор. Как часто нам не хватает людей, которые просто скажут «Попробуй», даже если это всего лишь фантазия, от которой загораются глаза.
Детство в Армении
Он стоял перед своей мамой, как матадор перед быком. Маленький, упрямый, размахивал перед ее лицом рисунком, словно красным плащом. Он хотел учиться в художественной школе. Мама была непреклонна: художник — не профессия, обеспечить семью, занимаясь творчеством, невозможно.
В 7 лет Арарат начал копировать иллюстрации из книг, и семья не возражала, считая это детским увлечением. Скоро он уже рисовал маслом, изображая все, что его окружало. Он не мог не рисовать. Уже тогда он чувствовал в себе нечто, что хотело найти выражение, нечто неконтролируемое. Cреда, в которой он рос, не приветствовала творчество, оно считалось не мужским делом. Ему повезло — он жил среди гор. В городе царила разруха, но детей никто не запирал дома. После школы полная свобода — горы и водопады, ручейки и нетронутые леса. Он брал этюдник, хлеб с сыром и сбегал в горы. Эту связь с природой он пронес через всю жизнь.
Ночной звонок
Битву за художественную школу он выиграл, но до полной победы было еще очень далеко. Когда Арарат заикнулся про отъезд и учебу в художественном училище, родственники забеспокоились и созвали семейный совет. Совет постановил: «Хочешь рисовать, рисуй, но сначала закончи школу. А потом пойдешь учиться на архитектора».
Он сдался. Но однажды ночью за несколько дней до отъезда на учебу c ним случилось озарение, и дождаться утра он не смог. Он оделся, тихонько выскользнул из дома, и в 4 утра постучался в дверь своего дяди, профессора математики, мнение которого очень ценил.
— Я все-таки буду художником. И я буду жить в Париже, — выдал он с порога испуганному ночным визитом дяде.
— И как ты это сделаешь?
— Не знаю, что посоветуешь?
Это был 1974 год, Советский Союз, закрытые границы, разгар холодной войны. Как осуществить то, в чем Арарат не сомневался, дядя не знал. И Арарат поехал учиться архитектуре, хотя по-прежнему мечтал о живописи.
Новый мир
В тот день, когда я подарила ему свинку, он уезжал учиться в Питерскую Академию Художеств – в возрасте, когда приличные армяне заводят семьи и оседают. За спиной осталась работа в горсовете – родные ею гордились, а он задыхался. Проекты же, которыми гордился он сам, пылились в стопке макулатуры из-за отсутствия бюджета.
Белерфон Далакян — Автопортрет
В Питере ему открылся другой мир. Учиться можно было не только у профессоров, но даже у студентов. За работой преподавателей хотелось наблюдать бесконечно. 95-летний профессор по рисунку жаловался на зрение и просил перенести линию на пол миллиметра вверх или вниз, этим замечанием преображая картину. Библиотека Академии познакомила с тысячами новых мастеров.
Арарат оказался на своем Пути, и, как обычно бывает, Вселенная начала посылать ему помощников.
Первого такого хранителя Арарат встретил в Академии. Его звали Белерфон. Да-да, даже имя ангельское, но все называли его просто Боря. Боря был членом комиссии Художественного фонда, распределявшего госзаказы, и мастером эпических полотен — битвы, люди, лошади, портреты и пейзажи. Он мог увидеть огромную десятиметровую картину целиком в голове и написать ее от края до края. А потом расставлял несколько правильных акцентов – и картина готова. Так же несколькими штрихами он мог преобразить работы других. Этому умению придавать картине завершенность Арарат научился у него, и до сих пор называет это одним из лучших уроков. А Арарат привнес в картины, которые Боря делал на заказ, античные здания, колонны и мозаичные паркеты. Они дружат до сих пор. Боре 91. Он все еще рисует и любит говорить, что в тот момент, когда он положит кисть, он умрет.
Счастливые случайности
Потом Арарат встретился с Доротеей, студенткой из Швейцарии. Познакомил ее с друзьями, помог почувствовать себя своей в Питере. В благодарность Доротея пригласила нескольких друзей в гости в Швейцарию – в конце перестройки уже разрешали выезжать по приглашению. Упустить такой шанс Арарат не мог. Вместе с другом они собрали все свои деньги, обменяли на валюту по безбожному курсу, собрали картины, гравюры, все, что могло иметь ценность, и через несколько месяцев приземлились в Женеве.
Везение закончилось на границе. За предметы искусства полагалась пошлина, которая съела их и без того скудные сбережения, и в Швейцарии они оказались без копейки в кармане. Доротея поселила их в пустующей квартире родителей, а вот есть было нечего. Про свои финансовые приключения они постеснялись рассказать.
В Швейцарии друзья не знали никого, кто бы помог продать привезенные картины. И опять вмешалась судьба. Гуляя по Женеве, они нашли несколько банкнот по 50 франков просто на мостовой. Потом случайно забрели в армянскую церковь и застали там епископа. Епископ согласился посмотреть картины и обещал помочь. Уже через несколько дней друзья получили первый заказ — реставрацию старинных картин из коллекции одного из Швейцарских банкиров.
Ангелы-хранители
Пока Арарат жил в Женеве, к нему из Лиона часто приезжали старые друзья-архитекторы. Когда виза закончилась, и Арарат вернулся в Питер, они пригласили его в Лион. Поскольку французского он не знал, они помогли подать документы в Национальную Школу Искусств и продолжить учебу. Комиссия, посмотрев портфолио Арарата, не поняла, зачем ему снова учиться. Но Арарат видел, что школа здесь совсем другая – нет академически идеальных рисунков, классики и реализма. В школе царило концептуальное творчеcтво и современное искусство, с которым Арарат был совсем не знаком. Разинув рот, он смотрел на обнаженную девушку, которая рисовала своим телом. Другой студент строил огромную инсталляцию из пустых бутылок прямо перед комиссией. Форма не важна, главное — что художник хочет ею выразить. Это была та свобода, к которой Арарат стремился, и академическая база помогла вывести ее на новый уровень.
Сюзан и Серж не только помогли ему сделать шаг навстречу мечте о Париже, но и познакомили с даосизмом и другими восточными практиками. Он начал медитировать и заниматься тай-чи, а встреча с тибетскими монахами запустила процесс внутренней трансформации, помогая направлять поток энергии в нужное русло. В это же время он познакомился с уже известным итальянским художником-скульптором Ансельмо Франческони. Арарат много работал в мастерской Ансельмо, осваивая новое направление сюрреалистической, метафизической и жестовой живописи, с Ансельмо прошли его первые выставки в Лионе.
Такие люди, меняющие жизнь, будут встречаться на пути Арарата постоянно. Трудностей, голодных дней, моментов, когда нечем платить за квартиру, тоже будет много. Но если спросить его, жалеет ли он, что выбрал этот путь, он только тихо рассмеется.
Назад к природе
С момента первого приезда в Женеву прошло 10 лет. И вот Арарат стоит перед картиной в Лувре, не веря своим глазам. Теперь он живет в Париже, он — член ассоциации художников Франции, его работы выставлялись в галереях Европы и Америки, картины раскупаются на Монмартре. Мечта сбылась? Ему уже не нужно ничего доказывать? Но увидеть свою картину, выставленную на Салоне в Лувре, после нескольких утомительных этапов конкурса, пройдя отбор среди тысяч других — это совсем другое ощущение.
Рядом с ним — маленький мальчик, который рисовал неумелые картины, потому что не мог не рисовать. «Мы смогли, правда?» — спрашивает он. Этот мальчик, открыто и с любопытством впитывающий мир, живет в нем до сих пор. Это любопытство погрузило Арарата в изучение мира снов и осознанных сновидений, рождая сюрреалистические шедевры, которые разлетались на Монмартре за полчаса. На Монмартре, где зарабатывают портретами туристов за 50 евро, он продавал свои картины за несколько тысяч.
Эта же открытость новому помогла ему принять решение уехать из Парижа, когда энергия города перестала питать творчество. Обосновавшись в маленьком городке в Пикардии, он начал снова общаться с природой. Теперь вместо гор его вдохновляли океан и леса.
«Природа выражает себя через нас, — любит говорить он. — Формы меняются, поток остается, и чем больше ты открываешься, тем прекраснее становится форма». Недавно он показывал видео рыбы, которая рисовала мандалу на дне океана. «Мы с этой рыбой одно, она чувствует то же, что и я, открываясь и самовыражаясь». Его последняя серия картин – «Вибрации Вселенной» — продолжение этой мысли, и, стоя в его мастерской, я не могу поверить, что он так просто сказал мне: «Попробуй», когда я решила превратить его картину в шарф.
Шедевры на шелке
Какое-то время заниматься шарфами было некогда. Но картинки невесомого шелка, превращающего офисное платье в притягивающий глаз наряд, не выходили из головы. А коллекция Арарата тем временем расширялась – он готовился к выставке и заканчивал картины, которые я видела только начатыми.
Я верю, что художник, любой творец, оставляет частичку души в своих творениях. Арарат трансформирует все, к чему прикасается. Но картина написана в единственном экземпляре, а я могла бы подарить многим возможность соприкасаться с этой красотой. Неужели я не воспользуюсь этим?
Я начала изучать технологии печати на тканях, заказывать образцы, воодушевляться и разочаровываться в качестве. Наконец через год с момента встречи с картинами я держала в руках первую партию готовых шарфов. Цвета на шелке завораживали, рельефы превращались в неожиданные переливы и пятна, не теряя объема. Шарфы подоспели как раз к началу выставки Арарата. Я немного волновалась, но, увидев картины на ткани, он пришел в такой же восторг, как и я.
Я пишу эту историю, вернувшись с выставки, все еще под впечатлением. Переходя от картины к картине, завернутая в звездную глубину неба или, наоборот, в прозрачную гладь кораллового моря, я не могла не чувствовать то единство, про которое говорил Арарат. Пишу эти строки и понимаю, что история развивается циклически, энергию нельзя замыкать, ею надо делиться и передавать дальше. Передаю. И предвкушаю, как будут загораться (ваши?) глаза от феерии цветов и прохладной чувственной щекотки шелка на коже. Ведь когда мы себя чувствуем прекрасными, таким становится и весь мир.
История изначально публиковалась на портале Zagran.me.
Английский перевод истории можно прочитать на сайте Aithne — шарфов, где мода встречается с искусством.