Сказки и Истории

Жила-была девочка, и были у той девочки глазки зеленые. Папа так любил зеленые глазки дочки, что подарил ей шапочку зеленую, чтобы цвет глазок оттенять. А девочка так любила папу, что носила шапочку не снимая, вот и прозвали её Зеленая Шапочка.

Однажды мама посадила девочку на лодку и отправила её к сестре своей, чтобы та на кулинарных мастер-классах поучилась и круассаны печь научилась.

Плывет Зеленая Шапочка по речке, веслами гребет да песенку поет, под мостами проезжает, туристам ручками машет. Вдруг с одного из мостов на лодку прыгнул Черный Кот, смерил Зеленую Шапочку высокомерным взглядом и хриплым голосом произнес:

— Куда путь держись, красавица?
— К тёте еду на кулинарный мастер-класс. Круассаны печь научусь, папу на день рождения удивлю.
— А где твоя тётя живет?
— Далеко отсюда, сегодня день грести да ночь по течению поплыть, она живет в доме с мельницей у реки.
— Возьми меня с собой, а я тебя по дороге кофейком угощу и историй расскажу, веселее будет грести, — c обворожительной улыбкой, сверкнув зелеными глазами, сказал кот.

Не успела Зеленая Шапочка согласится, а Кот уже достал откуда-то кофейник, уселся, закинув ногу на ногу и рассказывал, как он по Парижам по Венам гулял и на саксофоне джаз играл. Зеленая Шапочка рот разинула да уши развесила, так что даже грести позабыла. Так они и плыли целый день, пока ночь не настала.

Проснулась утром Зеленая Шапочка, а Кота и след простыл, а вместе с ним и зеленой шапочке и накидке. Расстроилась девочка, расплакалось, а тут вдалеке уже дом с мельницей тетушки показался. Вытерла Зеленая Шапочка глазки, и решила пойти просить помощи у тётушки, чтобы воришку поймать.

…

Read More

Раздается первый аккорд. Пальцы пианиста замирают на клавишах. Его глаза закрыты, брови сосредоточенно сдвинуты. Через мгновение пальцы оживают и бегут по клавишам жизнерадостной мелодией.

***

Мальчик бежит по парку и резко останавливается, услышав жужжание. Он подбегает к кусту с розами и улыбается, заметив золотисто-черного шмеля. Жужжание усиливается, шмель нетерпеливо машет крыльями, и в льющиеся звуки пианино врывается глубокий голос виолончели. Смычок мечется по струнам, добавляя тревожные нотки. Но музыка замедляется, виолончель замолкает, а пальцы пианиста начинают нежно ласкать клавиши, перетекая от одной ноты к другой. Глаза пианиста все еще закрыты, на лице мелькает еле заметная улыбка.

***

Ночь. Молодой парень лежит в траве, обнимая девушку. — Слушай! — говорит он ей, дирижируя концерт цикад, которым вторит скрипка.
— Смотри, падающая звезда, — смеясь перебивает его девушка. — Еще одна. Это же целый звездопад. Неужели это не красивее, чем твоя музыка?
Парень склоняет голову ближе к девушке и не отрываясь смотрит на звезды.
— Слышишь шипение? Это звезда входит в атмосферу.
Девушка смеется и шутя бьет его по руке.
— Ты загадал желание? — спрашивает она.
— Я хочу слышать музыку звезд, — отвечает он.

***

Осенний лес. Мужчина гуляет с собакой. Первые крупные капли дождя падают на сухую землю. Мужчина поднимает голову, подставляя лицо дождю. Хлюп… хлюп… хлюп… падают капли ему на лицо, мгновенно расплываясь тоненькими речушками… Клап… Клап… Клап… звучат вместе с каплями отрывистые высокие ноты пианино.
Порыв ветра шелестит в остатках листвы, срывая последние темно-золотистые листья под звуки флейты. Мужчина так и стоит, подставив лицо осеннему дождю, а палец пианиста, замедляясь, все также отрывисто играет одну и ту же ноту, пока не замирает с последним звуком, завершая свое соло.

***

Тишина. Пианист не моргая смотрит перед собой, а по лицу его тонкой струей стекают слезы осеннего дождя. Зал начинает аплодировать, сначала тихо, как будто приходя в себя, потом все сильнее. Ведущий подходит к пианисту, берет его под руку и ведет к центру зала.
— Дамы и господа, пианист и композитор “Симфонии звёзд” Адам Роджерс.

Девушка бежала, еле прикасаясь босыми ногами к влажной от росы траве. Её медовые волосы развевались, длинное белое платье путалось в ногах, но она этого не замечала. Иногда она не останавливаясь срывала одуванчики и прижимала их к себе, кружась в причудливом танце, и нашептав напутствие, смеясь отправляла серебристую стайку пушинок в полет. Иногда она обнимала и целовала цветущие деревья, перебегая от одного дерева к другому, как фея весны, прикасающаяся ко всем созданиям природы, чтобы пробудить их к жизни.

Гарольд смотрел на девушку, как завороженный.

“Фея”, — хмыкнул он. “Откуда это пришло?”

Перед глазами возникла маленькая девочка с золотистыми косичками и в белом платье, танцующая под водопадом лепестков цветущих вишен, слетающих с дерева от дуновения ветерка.

— Папа, папа, смотри, это волшебство… Я танцую с феями цветов, они зовут меня в свой мир… Папа, папа, ты не смотришь…

Что он тогда ей сказал? Не говори глупостей? Фей не существует? Он до сих пор помнит, как счастливое лицо исказила гримаса разочарования, и слезы полились ручьем. А ведь он даже не попытался успокоить её, обнять… Пора ей взрослеть и перестать фантазировать, подумал он.

Гарольд отогнал воспоминание и повернулся, чтобы уйти. Девушка пела и смеялась, и этот смех журчащим ручейком проникал в его сердце. Не в силах оторваться, Гарольд подошел ближе, ступая осторожно, не смея выдать свое присутствие и спугнуть девушку. Она подпрыгивала, чтобы достать руками ветки деревьев, и запрокидывала голову, подставляя лицо дождику из росы.

Откуда-то снова возник голосок Амелии:
— Папа, а русалки правда существуют?

Она хлюпала босыми ножками в горном ручейке, сжимаясь от уколов острых камешков.

— Представляешь, как ей больно было, намного больнее, чем мне сейчас? Но она всё равно шла по земле, ради принца. Как же она должна была любить его…

Слезы покатились из её глаз при воспоминании о грустной судьбе русалочки.

— Это всего лишь сказка, Амелия. Напоминание глупым девочкам, как ты, чтобы не придумывали неосуществимые мечты.

Она так напоминала ему маму, такая же неземная, невесомая, неуловимая, как солнечный зайчик. Он так боялся, что если потворствовать её фантазиям, они заберут её, как забрали её мать. Когда он упустил малышку? Когда она отвернулась от него, поникшая, как цветок, лишенный света?

Гарольд уперся лбом в дерево, сжимая кулаки в последней попытке сохранить контроль и не разрыдаться. Как же справедливы были последние горькие слова обвинения, которые она бросила ему перед тем, как хлопнуть дверью и уйти из его жизни.

Гарольд достал телефон и дрожащей рукой набрал номер, который помнило сердце, несмотря на то, что руки стерли из памяти телефона в момент гордой горячки. На этот раз он не станет выключать и дождется ответа.

— Папа? — услышал он в трубке голос, который сотни раз слышал во сне за последние годы, и плечи его затряслись в беззвучных рыданиях.

————————————————————————————————————

Эта история вдохновлена музыкой Ludovico Einaudi «Primavera».

Зима второпях пакует чемоданы, стараясь ничего не потерять в непроглядном тумане.

“Неблагодарные!” — бормочет она сквозь стиснутые зубы, резким движением загребая несколько оставшихся льдинок c крыши домика.

Прошло всего несколько дней с тех пор, как она распаковала чемоданы и начала наводить уют в своих новых владениях, выводя узоры на окнах и одевая деревья в пока еще прозрачные белые одежки. Она танцевала и радовалась, представляя, как совсем скоро укроет снежным бархатом каждую травинку и каждый кустик. Она уже слышала заливистый смех детворы, съезжающей с пушистых склонов холмов на санках и досках. Перед её глазами возникали курносые девчушки с рыжими косами и подрумяненными морозом щечками, кружащиеся на катках в обнимку со снежинками. “Ах, как мы будем веселиться”, подумала она, зевнув холодным ветром, перед тем как ложиться спать.

Утром она проснулась от недовольных возгласов людей, спешащих на работу.

“Как же холодно”, — бурчали серые пиджаки, кутаясь в огромные шарфы и ускоряя шаг, чтобы побыстрее спрятаться стеклянных офисах в Cити.

“Какой мороз”, — жаловались мамы, ведя в школу детишек в стоптанных балетках.

Зима смутилась.

“Почему они не одеваются теплее”, — подумала она.

“Они, наверное, еще не поняли, что я пришла. Скоро поймут, закутаются потеплее, и мы отлично проведем время”.

Зима принялась за дело, стараясь сдерживать себя, чтобы дать людям время привыкнуть. Маленькие сосульки повисли с крыш домов, а за прозрачным слоем снега практически потерялась зелень травы. Завтра все будет по-другому, подумала она.

Как же она удивилась, когда утром на неё ополчились все. Водители автобусов отказывались работать и кляли мороз, из-за которого их носило из стороны в сторону, как на коньках. Пассажиры поездов, опаздывающие на работу, нервно смотрели на табло с отмененными поездами, отказывающимися ехать по припорошенным снегом рельсам. Даже детишки, c которыми так хотела поиграть Зима, не казались счастливыми.

Зима, только начавшая свою работу и даже не успевшая войти во вкус, оказалась не готова к такому приему. А ведь она так хотела подарить всем настоящую радость.

“Хорошо, я уйду. Поеду в Шотландию, раз уж вы мне не рады”, — крикнула она гневно, захлопывая замок на чемодане. “И я не вернусь, даже не просите”. Но слезы обиды жгли глаза, и тяжелое холодное дыхание смешивалось с жаром eё сердца и несбывшихся мечтаний, клубясь туманом, опускающимся на город вслед за улетевшей Зимой.

“Наконец-то потеплело”, — облегченно вздохнули все, снимая шарфы и одевая резиновые сапоги, чтобы продолжать плюхать по лужам и лепить пироги из грязи.

И только маленький мальчик не отрываясь смотрел на ветку дерева, склонившуюся над окном, с которой свисали жемчужные бусинки капелек, как будто надеясь своим взглядом превратить их обратно в сосульки. Рядом с мальчиком лежала разорванная упаковка подарка Санты, из разноцветной мишуры которой выглядывали острые кончики крохотных лыж. “Вернись”, — прошептал он грустно. Но зима уже была слишком далеко, чтобы услышать его. Обиженная и раздосадованная, она даже не могла подумать, что сама отказалась от своей мечты, сдавшись при первых же трудностях.

— Керонвен! Керонвен, проснись!

Голос матери проник откуда-то издалека, выдернув её из тяжелых объятий бога Снов. Керонвен открыла глаза.

— Вставай, милая, пора! — услышала она мягкий голос матери.

Пора… Девушка попыталась подняться, но застонала и упала на твердую подстилку. Этого праздника она ждала всю жизнь, но сейчас не было сил пошевелиться. Каждое движение, каждая ноющая мышца напоминали о дороге под непрекращающимся моросящим дождем. Этот долгий путь начался с благословления новорожденной Богини Луны, которая сейчас уже состарилась и готовилась к новому Рождению. Они пробирались через поля, погружаясь по колено в грязь, через леса и болота. В голове перемешались звуки чавкающего месива под ногами, блеяние овец и непрекращающийся свист ветра. Керонвен казалось, что все её тело покрыто ссадинами, пальцы на ногах не сгибались, и все это время им было некуда спрятаться от холода, пронизывающего, проникающего в каждую клеточку, зажимающего в тиски, не давая вдохнуть. Керонвен вздрогнула и сильнее закуталась в оленью шкуру.

Последние несколько солнц были самыми тяжелыми — девушке казалось, что они не движутся, топчась на месте в толпе из людей, быков и овец. Люди стекались на Праздник Рождения Солнца со всех концов  острова. Керонвен вместе с родителями, братьями и их женами прибыла к подножию Каменного Храма поздно ночью. Казалось, только мгновение назад она упала в изнеможении на подстилку, а скоро уже рассвет.

Это был первый праздник для Керонвен — дети не допускались на церемонию, и каждый год Керонвен с завистью смотрела, как родители, а потом и братья готовятся к празднеству и к дороге, и горько плакала, когда они уезжали, оставив её на попечении престарелых членов племени. Наконец настал и её черед — это был день, который определит её судьбу и всю последующую жизнь.

Керонвен вышла из-под навеса, и впервые увидела Каменный Храм на фоне светлеющего неба. Ритуальный круг каменных великанов, вросшихся в землю и поддерживающих небо на своих плечах. Она не могла отвести взгляд — такое великолепие могли построить только Боги. Даже с такого расстояния она могла разглядеть Жрицу на возвышении главного Алтаря в центре круга. Она не слышала её голоса, но ветер доносил эхо барабанов.

— Керонвен, пора! — услышала она голос отца.

К ней подошла одна из невесток, и помогла заплести волосы в традиционную корону, которую носили все девушки, впервые посещавшие праздник. По дороге Керонвен не отрываясь смотрела на Храм, и к ней возвращалось волнующее предвкушение, покинувшее её из-за тягот дороги. Она несколько раз слышала, как мать вздыхает, глядя на нее, и с беспокойством рассматривает затянутое тучами плачущее небо.

Керонвен знала, о чем эти вздохи, но предпочитала не думать об этом. Она тихо молилась Богу Солнца, и верила в лучшее.

…

Read More